хватит. достаточно. сил больше нет.

огастас покидает стоянку за пару часов до рассвета. подгадывает время так, чтобы уйти именно тогда, когда стоящий на карауле стражник отходит к деревьям, справить малую нужду. движется практически бесшумно, практически не дыша. у него не так много времени на то, чтобы скрыться. его ведь обязательно начнут искать.

ему страшновато. он никогда не пускался в такие авантюры. что его ждет — не ясно. огастас не знает даже, какие дикие животные могут водиться в этих лесах. не в курсе, как обстоят дела с разбойничеством. не представляет, как долго ему идти до ближайшего поселения. и тем более — до моря. у него есть только компас, проку от которого, на самом деле, здесь не так чтобы много. огастас понимает только, что ему нужно идти на юго-восток.

чего-чего, а придерживаться курса он умеет.

огастас отдаляется от стоянки, а волнение все никак не проходит. пусть он еще может вернуться, сделать вид, будто заблудился, отойдя в сторону на пару шагов. он все равно чувствует, что пути назад на самом деле больше нет. все, он отбился. он смог уйти. так давно об этом мечтал и наконец-то решился.

чем дальше он отходит, тем шире улыбается, словно блаженный. у него есть провизия, на поясе висит абордажный палаш в кожаных ножнах, какие-то средства к существованию тоже имеются. он абсолютно точно не пропадет. конечно, если выберется из леса в принципе.

а даже если и не выберется — что такого? будто он не разберется в том, как охотится. он читал о том, как делать ловушки, бывало с гарпуном рыбачил [преимущественно неудачно, но все ведь дело опыта].
он справится.

но лучше бы, конечно, поскорее добраться до ближайшего порта и заскочить на первый попавшийся пиратский корабль. огастасу на суше душно. его голова словно сжимается в висках каждый день. его окружают со всех сторон, давая все меньше и меньше свободы. ему претит такая жизнь.
но простым матросом на родине ему никто стать не позволит. пиратская жизнь — совсем другой разговор. на пиратском корабле он может придумать себе новое прошлое. и стать творцом по-настоящему свободного будущего.

как в романах о благородных искателях приключений, о джентльменах удачи, свободных и счастливых, пропитанных морским воздухом, просоленных морской водой.

да даже сгинуть в лесу лучше, чем заживо гнить на княжеском престоле, окруженным тремя детьми, рядом с женщиной, к которой нет никакой привязанности.
никакого уважения даже. это особенно неприятно. он ведь даже подружиться с антонией так и не смог, не то что заставить себя ее полюбить.

к урсуле и джироламо он все еще испытывает большую привязанность, чем к собственной жене и детям.

испытывал.

огастасу снова приходится напоминать себе о том, что джироламо больше нет. прошли похороны. с ним ушло что-то внутри самого огастаса.
люди, к которым привязываешься больше всего, умирают. как бы не казалось, что с тобой такого не произойдет. какими бы бессмертными они себя не чувствовали.

его не волнует, что сам он не бессмертный и на самом деле может здесь сгинуть, в этих лесах. ему за себя уже не страшно. да и он, в общем-то, не поехав на ту злосчастную охоту, саму смерть обыграл.
а это значит, что у него появился новый шанс на настоящую жизнь. насыщенную, полную приключений, выпивки и прекрасных женщин.

ну, как в книжках.

только, наверное, все-таки без женщин. он бы ради интересного опыта, конечно, был бы рад спасти несколько красавиц в своих путешествиях. но и все. огастас уверен, что все те благодарности, что идут за героическим спасением, сильно переоценены. он — отец уже троих детей. он, все-таки, в этом кое-что да понимает.

рассвет он встречает в лесу, не видя перед собой буквально никакой надежды на то, что в ближайшее время выйдет хотя бы к реке, от которой он смог бы по течению дойти до моря.

огастас как раз решает, что пришла пора устроить небольшой привал, перекусить и двигаться дальше, когда слышит за своей спиной шорох. он, словно ужаленный, дергается и разворачивается, хватается за рукоять палаша, готовый в любой момент выхватить его из ножен.
вдруг животное.
вдруг человек.

вдруг опасность.

он видит перед собой мужчину. разбойничьей какой-то наружности. сердце огастаса начинает колотиться быстро-быстро. ему становится впервые по-настоящему страшно. рядом нет охраны, он вооружен только абордажным палашом, с которым обращается гораздо хуже, чем с тем же корабельным сифоном с жидким огнем.

вот и все.

— у меня ничего нет, — быстро говорит он, при этом не убирая ладони с рукояти палаша. — здесь есть жилье поблизости? поселение? я отбился от своего каравана, мне нужно отправить письмо. перебрал, понимаете? конечно, понимаете, вы выглядите как человек, который может понять.

огастас натянуто улыбается. и продолжает.

— простите, я не хочу сказать, что вы выглядите как какой-то пьянчужка, — его, кажется, уже не остановить. — вы замечательно выглядите. а еще было бы замечательно, если бы вы показали мне направление. к ближайшему поселению, да? мой компас, кажется, ведет куда-то не туда.

он снимает ладонь с палаша, чтобы развести руками. понимает, что ему, вообще-то, стоило бы просто дать деру. даже если этот мужчина не опасен. огастасу не важно, что его примут за душевнобольного, если он сорвется с места и сбежит от первого, возможно, настроенного дружелюбно, человека.

да как же. с таким лицом быть дружелюбным невозможно. с таким красивым мужественным лицом мясника, готового вспороть горло свинье, предназначенной для сегодняшнего ужина.
люди ведь не едят людей, верно?

глядя на мужчину перед собой, огастас уже ни в чем не уверен.